Писать о событиях почти полувековой давности непросто  память не только очень избирательна, но и имеет собственную точку зрения, которая не обязательно совпадает с действительной историей и может искажать пропорции и перспективу. Поэтому за детали не ручаюсь, но общую ауру семинара, надеюсь, передам верно.

Можно сказать, что у семинара Израиля Моисеевича Гельфанда было две ипостаси  внешняя и содержательная. Внешне заседания выглядели несколько страшновато, если употреблять интеллигентное выражение. Официально семинар начинался в семь вечера, но руководитель появлялся обычно незадолго до восьми. Не могу сказать, насколько это было продуманным педагогическим приемом, но пользу нам такая пауза приносила несомненно  мы общались. Параллельно можно было также угощаться чаем и бутербродами с сыром и колбасой, купленными вскладчину. Появившись, И.М. отнюдь не извинялся за опоздание и не стремился сразу же приступать к делу — вместо этого он обычно решал какие-то свои проблемы с кем-нибудь из участников. Наконец, докладчик получал слово. Послушав минуту-другую, Гельфанд нередко устремлялся в глубь аудитории и начинал довольно громкую беседу на тему, к семинару не относящуюся. Растерянный докладчик неуверенно продолжал что-то мямлить, стараясь сообразить, не стоит ли садиться. Через какое-то время И. М. возвращался на свое место в первый ряд и просил кого-нибудь: "Расскажите, о чем он говорит".

В более благоприятном случае Гельфанд сам обрывал докладчика и требовал опустить историческое введение и брать сразу "быка за рога". Потом он ошарашивал выступающего: "А почему это интересно?" Комментируя доклад, И. М. в выражениях не стеснялся, любил вспомнить какой-нибудь более или менее подходящий, а иногда и обидный, анекдот.

Некоторых такой стиль ведения семинара шокировал, и они исчезали после однократного "представления". Но большинство стремилось получить "постоянную прописку" и отнюдь не из-за "зрелищности", которая сама по себе, полагаю, мало для кого была привлекательной. Почему же Г. Абелев, Ю. Васильев, А. Воробьев, А. Нейфах, В. Скулачев, А. Спирин  список легко продолжить  чрезвычайно ценили семинар и в течение двух с лишним десятков лет принимали живейшее участие в его работе? Да потому, думаю, что, как бы ни были различны их специальности, семинар сыграл важнейшую роль в становлении этих ученых и многих других "семинаристов", а также  я в этом глубоко убежден  в развитии нашей биологической науки в целом. Как же это могло случиться? Вопрос тем более законный, что познания И. М. ни в одной из областей биологии я бы не рискнул назвать систематическими и фундаментальными.

Как мне кажется, "виной" всему  абсолютно уникальный, просто потрясающий интеллект Гельфанда. Почти не слушая докладчика, не будучи специалистом в данной конкретной области, он каким-то чудом проникал в самую суть проблемы и давал сообщению нелицеприятную оценку. Эта оценка могла показаться грубой, но грубой она была только по форме, а в душе - если только докладчик сам серьезно относился к своей работе -  в конце концов приходилось ее принимать. Приходилось признать: высказывания Гельфанда были критическими не из-за вредности и склочности характера, а потому, что плоды нашей деятельности были в большинстве случаев "по гамбургскому счету", действительно, уязвимы. И вот эта редкая возможность получить оценку по "гамбургскому счету" заставляла не обращать внимания на все сопутствующие, часто мало симпатичные, обстоятельства. Осознанно или неосознанно мы стремились убедить не только И.М., но и прежде всего самих себя, что мы не такие уж дураки, как он говорит и, вероятно, думает. А убедить можно было только делом. И, следовательно, надо было что-то менять в своей работе и в своем способе думать. В сознание (и в подсознание) впечатывалась мысль, что заниматься стоит такими проблемами, про которые не зазорно рассказать на семинаре Гельфанда. И нужно научиться рассказывать так, чтобы И.М. более или менее внимательно выслушивал. Именно в существовании этого жесткого и подчас жестокого "измерительного прибора" и в желании подобный прибор заиметь самому, как мне кажется, крылся основной и очень сильный притягательный импульс, исходивший от семинара. По крайней мере, для меня.

Было еще одно важное обстоятельство - семинар был, говоря современным языком, междисциплинарным. И каждая из дисциплин была представлена, по крайней мере, одним из ее советских лидеров. И каждый из этих лидеров полностью выкладывался, рассказывая не только о собственной работе, но и о достижениях своей науки. Поэтому семинар Гельфанда был нашим постоянно действующим университетом или, как сейчас говорят, институтом постдипломного образования. И лишь одной науки нельзя было касаться: на математику — "родную" специальность Гельфанда  было наложено табу. Наше непрофессиональное пользование числами и формулами его смешило и раздражало. Я запомнил и усвоил на всю жизнь его утверждение: "Если есть 2-3 произвольных параметра, можно всегда составить уравнение, удовлетворительно описывающее любой процесс, но толку в этом  никакого".

Пожалуй, стоит упомянуть, что не рекомендовалось на семинаре затрагивать и политические темы. Почти наверняка такое неординарное сборище независимо мыслящей молодежи не могло не привлекать пристального внимания "государевых людей в штатском". Не знаю, было ли это внимание причиной того, что семинару пришлось несколько раз менять прописку, но такое объяснение исключать я бы не стал. Во всяком случае, при наличии явной "крамолы" семинар неминуемо бы прикрыли. Умный Гельфанд, по-моему, не мог об этом не думать. И, хотя никто бы не посмел обвинить И.М. в особом конформизме и чрезмерной симпатии к советской власти, он, например, изгнал с семинара Сергея Ковалева, как только его правозащитная деятельность получила широкую огласку.

К сожалению, фирменный знак  беспощадная, но в большинстве случаев небезосновательная критика  в последние годы существования семинара, по-моему, несколько потускнел. Я склонен объяснять это не столько нашим значительным поумнением (хотя кое-что многие участники семинара, несомненно, усвоили) и уж тем более не снижением интеллектуальных возможностей Гельфанда, сколько административным ростом многих "семинаристов". Если на первых порах аудитория была представлена преимущественно молодыми кандидатами наук, то постепенно многие из них трансформировались в директоров, замдиректоров, завкафедрами, на худой конец - в завлабов. Но ведь наряду с этими "начальниками" семинар посещали и их сотрудники. Гельфанд, по-видимому, считал неправильным (хотел написать "неэтичным", но это слово здесь смотрелось бы не очень уместно) при всем честном народе "пороть" этих боссов.

Теперь о более частном и личном. Я попал на один из самых первых семинаров; было это в начале 1960х гг. Собирались мы в небольшой комнате лаборатории Саши Спирина на Калужской (теперь  Ленинский проспект), 33. Не помню, кто меня рекомендовал Гельфанду , но среди отцов-основателей у меня было несколько приятелей и знакомых, в частности, помимо Спирина, Саша Нейфах и Игорь Балаховский. У И.М. при организации семинара была вполне конкретная цель: он стремился понять, можно ли как-нибудь помочь маленькому сынишке, заболевшему острым лейкозом. Поэтому на семинаре появился Андрей Воробьев  единственный среди нас реальный специалист по лейкозам, получили также приглашение онкологи  Гарик Абелев и Юра Васильев (последний после некоторого обсуждения Гельфанда сначала смущал Юрин пост: он тогда был заместителем директора Института онкологии). Народу было немного, и И.М. очень тщательно "прощупывал" каждого. Со мной он провел несколько индивидуальных бесед, я даже побывал у него дома. Насколько понимаю, интересовала Гельфанда не вирусология. После возвращения в Москву из Караганды в 1956 г. я начал работать в Институте по изучению полиомиелита, но мои первые статьи, вышедшие из недр этого Института, были посвящены сравнительному анализу углеводного и окислительного обмена в нормальных и опухолевых клетках. Подробностей тех наших бесед с И.М. не помню, но одной из тем была регенерация печени. Я даже специально читал какие-то статьи по этому вопросу. Выступать я пытался, насколько помню, тоже по тематике, близкой к онкологии. Если тем выступлений не помню, то реакция Гельфанда сохранилась в памяти отлично. Первый год я чувствовал себя "мальчиком для битья". Попадало часто, больно и прилюдно. Можно было утешаться, что не мне одному. Но ощущение было такое, что "синяков и шишек" у меня было особенно много.

Но постепенно ситуация начала выправляться. Хотя какие-нибудь острые шуточки выпадали на мою долю до самого конца семинара (Гельфанд уехал в США где-то в начале или середине 1980х), но со временем из объекта критики я начал переходить в категорию критикующих. Думаю, прежде всего, потому, что уроки Гельфанда не пропадали даром. Я действительно многое пересмотрел и переоценил. Гельфанд все чаще стал обращаться ко мне со своими "фирменными" вопросами: "Вадим, о чем он нам рассказывает?", "Вадим, а почему это интересно?" Такая перемена "погоды" не давала расслабиться,  нужно было быть готовым отвечать, да так, чтобы самому не превратиться в мишень для насмешек.

Иногда задумываешься: а зачем, собственно, семинар нужен был самому И.М.? Конечно, ответ знает только он сам. Но мне кажется, что подобные семинары  это один из способов существования Гельфанда в науке. Помимо нашего, у него был, естественно, математический семинар, был семинар по физиологии (с таким участниками, как Виктор Семенович Гурфинкель, Марк Шик и другие). Был даже (правда, недолго) особый семинар по кибернетике, на который я тоже получил приглашение; там обсуждали самые разнообразные проблемы от филологии (например, компьютерной поэзии) до медицинской диагностики. Ходили слухи (за достоверность не ручаюсь), что И.М. не относился к большим любителям чтения научной литературы. Возможно, семинары были для него источником информации и способом самому обдумывать разнообразные научные проблемы.

Ничего, даже отдаленно напоминающее семинар Гельфанда, я нигде и никогда больше не видел. А жаль. Убежден, что многие из широко разрекламированных и дорогостоящих текущих научных проектов (если не сказать, прожектов) Гельфанд бы высмеял язвительно и беспощадно. Впрочем, ни к каким практическим результатам эта критика все равно бы не привела.

Может показаться, что такое экстравагантное сборище как наш семинар в современных условиях не нужно. Сейчас, мол, есть более надежные способы получить "гамбургскую" оценку  посылай свою статью в Nature, Science или Се11 и жди отрезвляющий ответ. Конечно, проверять себя на таком оселке не вредно, но мне все же кажется, что оценки Гельфандовского семинара были, как правило, более глубокими, объективными и эффективными.

 

Вообще семинар всегда был "закрытым", попасть на него без разрешения руководителя было нельзя. Когда И.М. замечал незнакомца или незнакомку, он спрашивал: "А Вас кто рекомендовал?" И если рекомендации и предварительной договоренности не было, Гельфанд бесцеремонно выгонял пришельца.

В.И. Агол, член-корреспондент РАН и РАМН
Е-mail: agol@belozersky.msu.ru